Рабочую неделю сокращаем, заработки сохраняем. А сможем?

Недавно премьер взбудоражил общественность соображениями насчет возможной четырехдневной недели. Собственно, к тому все и идёт  – научно–технический прогресс повышает производительность труда, что позволяет получить такой же и даже повышенный валовой продукт, освободив людей от тяжелого труда и существенно снизив вообще трудозатраты. Экономическая история (есть такой предмет в экономических ВУЗах, во всяком случае, был) именно об этом – о том, как внедрялись механизмы, как сокращался рабочий день, и как люди получали (правда, не без борьбы с капиталистами) выходные и отпуска без потери заработков.

Переполошились и члены правительства. Татьяна Голикова дала разъяснения в средствах массовой информации, что, мол, рулевые экономики в курсе мировых тенденций и всеобщей цифровизации, а потому вопрос изучат. А, главное, изучат как быть с зарплатами при сокращенном рабочем времени.

Обнадежила, одним словом. Только с одной методологической ошибочкой, перепутав ситуацию на плохо работающем и сокращающем выпуск предприятии, который урезает рабочее время и, соответственно, заработки и ситуацией в экономике в целом. В экономике рабочее время удается снижать совершенно по иным причинам. Не потому что плохо работает, а потому что работает хорошо. Потому что растет производительность труда, а значит, за меньшее время выпускается столько же продукции. Так о каком урезании заработков может идти речь? И что тут обсуждать? Время у станка, в поле и за компьютером может сократиться, а заработки должны не то, что уменьшиться, а даже вырасти.

Но эта закономерность действует в хорошо работающем хозяйстве. Значит, в нашем экономическом блоке с методологией все в порядке. С самой экономикой похуже.

Михаил Беляев, кандидат экономических наук, ведущий аналитик Агентства СЗК