Величие не терпит суеты

У Беллы Ахмадулиной юбилей

Сначала небольшое вступление.

Награду я получил в 1992 году. Был экспертом Конституционного суда по делу КПСС и своими ушами слышал, как свидетель А.Н.Яковлев сказал: «Салуцкий был моим главным врагом в печати». Я искренне посчитал это заявление заслуженной наградой. Ведь бодался с «архитектором» перестройки немало, в «Курантах» (была такая газетёнка) он назвал меня «литературный власовец», хотя власовцем был сам. Зато, помимо прочего, я опубликовал в одной из ленинградских газет большую статью «Яковлев и Троцкий», а выступая на последнем съезде писателей, обнародовал, что лимузин с Яковлевым насмерть сбил человека на Ленинградском проспекте. Ситуация была один в один с тем, как недавно повела себя Собчак. Но разница в том, что СМИ полностью замолчали происшествие, о нём случайно вякнула лишь одна заштатная газета.

Но за награды положено расплачиваться: СМИ наглухо меня законопатили, до негодяйства доходило. «Литгазета» напечатала мою полосную статью о Шпицбергене – не могла не напечатать. (Первый вице-премьер Немцов требовал, чтобы Россия ушла со Шпицбергена, а тогдашние спонсоры ЛГ из своих видов сопротивлялись и наняли меня для отпора.) Но в последний момент главред Удальцов вычеркнул фамилию автора, заменив её на безымянного «спецкорра». Видимо, запрет был строгий. Я не растерялся, побежал получить грошовый гонорар, чтобы оставить своё имя хотя бы в бухгалтерской ведомости. До сих пор замалчивание продолжается, хотя замалчиватели не понимают его истинных истоков. Но я-то знаю, откуда ноги растут.

А в те годы – что делать? Ну, и стал писать в стол. В среднем по статье в неделю. Писал, время на беготню по редакциям не тратил – бесполезно, и складывал статьи в толстый скоросшиватель. А потом позабыл про них, потерялась папка среди других. Но вот разбирал архив – и наткнулся на те статьи. Их много, некоторые и сегодня любопытны. Правда, все – на пишущей машинке, компьютера не было. Вот я их потихоньку и перевожу в электронный вид, наверное, издам книгой – как свидетельства тех непростых лет. Кое-что и в ФБ выложу. А начну со здравицы Белле Ахмадулиной к её 70-летию.

Боже мой, как давно это было – ровно четверть века назад! В те годы Белла в длинном платье ходила по Тарусе босиком. А вечерами мы сидели за старым дощатым столом под высокими выродившимися яблонями в саду дома, который мы сняли для неё, Бориса Мессерера, Лизы и Ани – на той же улице, на берегу Оки, и падавшие мелкие яблочки громко барабанили по крыше. Потом Белла написала о них – «яблоневый дождь». Рядом крутился Вося – коричневый пудель гибридно, незатейливо и не без вызова тогдашним порядкам названный Беллой в честь Вовы Войновича и Васи Аксёнова. Вося вместе с хозяевами купался в Оке, и выбираясь из воды на песчаный, не хуже Рижского взморья велигожский пляж, смешно, винтообразно отряхивался - сперва передней частью туловища, потом задней.

Однажды Белла принесла изданный где-то за рубежом пятитомник Марины Цветаевой, невиданная в те дни роскошь, вдобавок с предисловием Бродского – целый печатный лист об одном только стихотворении «На смерть Рильке». А однажды…

Впрочем, если удариться в воспоминания о тех далёких, из другой жизни тарусских временах, ныне уже подёрнутых романтической дымкой, они долго не отпустят. Потому что включают в себя не только летние дни, но и снежные месяцы, когда Белла и Боря жили в тогдашнем ладыжинском доме художников, и 15 марта – я навсегда запомнил ту ночь, - отметив день рождения Мессерера, мы поздно вечером возвращались в Тарусу. Но в долгом застолье прозевали жуткий мартовский буран, дорогу через поле замело по колено, и мы вчетвером, включая Беллу, полночи барахтались в свежем чистейшем снегу, метр за метром пробивая колею для машины. Но в марте морозцы слабенькие, всем было жарко и все были счастливы. Боже мой, как давно это было!

И вот сейчас Белле уже… не знаю сколько. Но последние три лета она снова живёт в Тарусе, снова на нашей улице, только ещё ближе. Сначала они с Борей задумали книгу в подарочном варианте – тарусские стихи Ахмадулиной с акварельными иллюстрациями Мессерера. Потом возникла идея памятника Марине Цветаевой, с архитекторским участием Мессерера, а это тоже требовало личного присутствия…

Теперь Белла и Боря приходили к нам, в бывший дом Ариадны Эфрон, где сохранилась домовая книга, в которой записано, что паспорт А.С.Эфрон выдан Туруханским РОВД, то есть в ссылке, в тех же местах, где отбывал ссылку Сталин. Белла уже не ходит босиком, она изысканно одета, на ней умопомрачительно красивые широкополые шляпы с вуалью. Она жалуется на зрение, лечит глаза, и из-за этого меньше читает, а строчки новых стихов пишет большими буквами. Но по-прежнему беседовать с ней – наслаждение. Во-первых, прекрасный, чистый и образный русский язык, даже в обычном, будничном разговоре. А во вторых, она очень тонко и точно всё понимает. И по жизни и по литературной ситуации.

Уже сегодня, даже без расстояния лет мы видим в ней великую поэтессу. И это величие, помимо её стихов, сказывается в манере жить. На порожистом перекате русской истории, в начале девяностых Ахмадулина, пожалуй, единственная из «громких» имён шестидесятых годов, не отметилась шумными политическими заявлениями, не кричала, не рвалась на телеэкран или в депутаты. Это вовсе не означает , что у Беллы не было своей точки зрения по поводу происходившего. Но «служенье муз не терпит суеты». В отличие от большинства писателей со значимыми именами, Ахмадулина, повторюсь, придерживалась и продолжает придерживаться этого правила, сделав свою жизнь своим аргументом.

Запомнилось, как два года назад мы в Тарусе отмечали присуждение Белле Государственной премии. Это была радость, и дело не только и не столько в самой награде, сколько в восстановленной справедливости. Рядом с нами, в нашем историческом времени живёт великий поэт, но часто ли в последние годы мы видели и слышали Ахмадулину в телеэфире? Складывалось впечатление, что кто-то поторопился сделать из неё икону, которой можно поклоняться, но которая целиком принадлежит прошлому. И такое преждевременное изъятие Ахмадулиной из литературного процесса произошло неспроста, а вполне продуманно. Явись Белла Ахатовна во весь свой поэтический рост, многие популярные писательские витии, возвеличенные ТВ посредством так называемого «фэйсизма», сразу превратились бы в карликов. Так не лучше ли представить Ахмадулину крупным, но уже «пережившим себя» поэтом, «предметом» поклонения и только. Госпремия отчасти показала, кто есть кто на самом деле.

Но когда в узком кругу обмывают такие важные события, как присуждение Госпремии, застольный разговор поневоле касается сущностных литературных тем. И Белла, как всегда с очень тонким, глубоким пониманием процессов, идущих в литературной и окололитературной жизни, как всегда приподнявшись над суетой этой жизни, говорила о текущем, среди прочего называя телепрограммы, в которые её приглашают, но в которых она не желает участвовать, отвергая соображения ежеминутности.

Четверть века назад у нас даже не было фотоаппарата, чтобы оставить память о тех днях. Но помог случай. На маленьком, с пластиковым кузовом «Трабанте» в Тарусу прикатила страстная поклонница Ахмадулиной – русская «немка» из ГДР. Вообще-то она была из Серпухова, но вышла замуж за немца и вместе с мужем приехала навестить родных. А из Серпухова – в Тарусу. Но на «Трабанте» стояли иностранные номера, а райотдел КГБ в Тарусе, где перебывали почти все известные диссиденты, включая Гинзбурга, всегда был начеку. В общем, события развивались вполне предсказуемо. Однако та девушка всё же успела нас сфотографировать, на брёвнах, у калитки. И вот чудо – даже прислала маленькую фотографию. На ней Белла – с короткой стрижкой и косой чёлкой, в широких белых брюках, совсем молоденькая. А ещё на снимке знаменитый пудель Вося, мир праху его.

Сейчас Белла выглядит совсем иначе, я бы сказал, более величаво. Мне кажется, в её облике произошли перемены, схожие с теми, какие происходили в облике Анны Ахматовой. Но внутренний пыл и сила натуры – те же. В тарусском пансионате «Якорь» она устроила вечер поэзии, на котором читала стихи. Это было замечательное событие, воистину праздник поэзии. Как всегда при чтении своих стихов, Белла была в ударе, зажглась, читала много, сильно, долго и без устали.

Хорошо бы и впредь так.

С юбилеем тебя, дорогая Белла.

Анатолий Салуцкий