О маркерах настоящей стабильной нищеты

Периодически читаю финансовые новости категории шок и трепет. Например, у половины американцев нет за душой и 1000 долларов сбережений. Или половина британцев имеют на банковских счетах 400 фунтов и менее. Или ещё что-то такое, рисующее видимый контраст между высоким средним уровнем жизни на Западе и слабой финансовой защитой у значительной части населения.

Некоторые трактуют это как маркер нищеты развитых экономик. Мол, красивые авто и просторные дома есть у явного меньшинства, тогда как внушительное большинство перебивается с хлеба на квас и тянет лямку от зарплаты до зарплаты. Совсем как у нас.

Но что такое настоящий показатель нищеты?

Две трети россиян вообще не имеют банковских вкладов. Эта доля остаётся стабильной примерно с середины нулевых.

И речь здесь не о недоверии к банкам, хотя оно и сохраняется довольно высоким в целом по стране.

Иных видов сбережений у россиян тоже практически нет, судя по опросам.

То есть, несмотря на рост реальных денежных доходов населения и появление государственной системы страхования вкладов, сберегательные установки не претерпели значительных изменений. По-прежнему почти у двух третей населения России нет денежных запасов или иных сбережений.

Между прочим, в советское время сбережения были у 70% людей, сейчас же 60% их не имеет. Причём рост реальных денежных доходов населения, произошедший за период с 2000 г., не привел к росту доли россиян, имеющих сбережения.

Притом что позитивные сберегательные установки существуют минимум у половины взрослых граждан.

Но свободных денег у них нет: всё то же выживание от зарплаты до зарплаты не даёт возможности откладывать даже на чёрный день. Между прочим, медианная зарплата в РФ примерно на треть меньше средней, и довольно близка к более-менее реалистичному прожиточному минимуму (который считают профсоюзы).

Но если у людей нет сберегательного поведения, а есть лишь сберегательные мечтания, приходится ли удивляться тому, что большинство живёт одним днем?

Такое поведение, конечно, присуще скорее детям, чем взрослым. Именно для ребёнка послезавтра означает очень далеко во времени, а, допустим, через год вообще синонимично в другой жизни. Отсюда, кстати, проистекает и нежелание задумываться об отдалённых последствиях своих сегодняшних действий, и регулярное предпочтение доступного удовольствия разумному и наверняка большему отложенному вознаграждению.

Но тут возникает ещё один интересный вопрос. За неполные 18 лет после дефолта 1998 года, который считается точкой отсчёта и сигналом вставания с колен, российская экономика выросла в 30 раз в номинальном и минимум вдвое в реальном выражении. Несколько миллионов россиян вырвались из полной нищеты, которая в отечественной статистике почему-то именуется бедностью. Однако уже с 2006 года качественный рост благосостояния зримо притормозил, что чётко видно по динамике сбережений и характеру сберегательного поведения. Притом что экономика худо-бедно выросла на четверть в реальном исчислении с тех пор, несмотря на два крупных кризиса.

Вполне естественно поинтересоваться, почему экономический рост перестал трансформироваться в повышение уровня жизни среднего российского Ивана? И почему хвалёная стабильность означает в первую очередь - стабильность бедности?

http://a-nalgin.livejournal.com/1235356.html